лист 6 (продолжение)
14. Льняное масло и жмых, мерзлая картошка, светильники, керосин, лампы, дефицит - соль, спички.
Из противной еды запомнилась горечь льняного масла (его было сравнительно много запасено, когда в Рославле разбомбили льозавод), на котором жарили картошку, в т.ч. мерзлую, перезимовавшую на поле, в земле из-за неаккуратной уборки на колхозном поле (колхозная привычка - все по фигу, война все спишет). Такая же горечь у льняного жмыха, заготовленного там же. А вообще картошка - основная еда, хлеб - наполовину картошка (крахмал, мука вперемежку с ржаной, пшеницу сеяли мало ), еще - каша, ячмень, иногда греча или просяная, но этого тоже мало. Чем заправляли, не помню, но масло сбивали сами, молоко было. Сбивали в бутылках, 3-х литров (в "четвертях"). Жрать в общем-то хотелось постоянно, хотя с голоду не пухли. Сахара - не было, сало свиное - по большим праздникам, если резали поросенка. Но это - пир, праздник живота. В таких случаях перепадало что-то жареное (слюни выделялись очень обильно!)
15. Ночной налет, прожектор, сбит наш самолет.
Зима 42-43 гг., поздний вечер, ясное в звездах небо. Вдруг - самолетный гул, высоко в небе прошли над деревней в сторону города самолеты. Когда стали бить зенитки, забегали по темному небу лучи прожекторов, стало понятно - самолеты наши, бомбят рославльский желдорузел, который немцами восстановлен для своих эшелонов. Результат бомбежки -кто знает, это д10 км от нас. Но вой падающих бомб долетал отчетливо и взрывы - мощные, видимо, бомбы, не меньше, чем килограмм на 500. Один самолет поймали в перекрестие прожекторов, и он не сумел уйти от зениток, сбили. Были разговоры, что летчики выпрыгнули с парашютом, но их немцы переловили, уйти им не удалось, несмотря на зимнюю ночь.
16. Поездка в город, замена лошади, дедушку забрали.
Летний день, мы с дедушкой из деревни едем на телеге в город. Он ездил туда периодически проведать оставленные там дом и хозяйство, на этот раз взял с собой и меня. Это лето 42-го года, фронт откатился далеко, на въезд в город пропуска не требовали. Дорогу и дедушка, конечно, и я знали - обычный проселок, в одном месте надо переезжать овраг с крутыми склонами, а это требовало управления лошадью так, чтобы она медленно спускалась в овраг, сдерживая напирающую на нее телегу, а потом надо ее слегка подхлестывать, чтобы она активнее тянула телегу наверх из оврага. Лошадь у нас была хорошая, молодая, хорошо откормленная и достаточно сильная и резвая. Красивый такой гнедой конек лет 4-х, в самой силе для всяких тягловых работ и уже не жеребец, спокойный конь. Я так его расписываю потому, что едва
лист 7
мы проехали метров 300, началась более бойкая местная дорога, Мглинский большак, так называется этот тракт, а там - немецкий конный обоз, какая-то тыловая служба. Увидев нашего конька, они нас тут же тормознули и жестом приказали выпрягать его из нашей телеги, а из одной из своих выпрягли "загнанного одра", как потом говорил дедушка, не конь, а кости да кожа. Они его так и вывели во всей такой же дрянной сбруе, какая на нем была, а нашего конька забрали в свои оглобли, а с ним и дедушку, чтобы управлял своим конем. Мне он успел только перепрячь в нашу телегу одра, данного немцами, развернуть его (и телегу) в обратном направлении и коротко проинструктировать, как преодолеть тот овраг, который мы только что пересекли, - "С телеги не слезая, сиди и крепко держись и одновременно изо всей силы натягивай вожжи, когда конь пойдет вниз и телега за ним, а потом, когда он пойдет наверх, посильнее его тени же вожжами стегай, и он телегу вытянет - она же пустая, негруженая. А бабушке скажи, что меня забрали в обоз, который идет в село Гореново (это их родовое село, они там родились и выосли, так же как и их дети, в т.чю моя мама) На этом инструктаж закончился, и я отправился в обратный путь, управляя медленно передвигавшим ноги (и телегу со мной), еле живым конем. Наверное, когда я выехал на этой телеге из оврага, я и получил первые навыки вождения "одной лошадиной силы". Это было на 11-й год жизни. Через 10 лет я водил уже 50 л.с. по оврагам
Ленинграда. А тогда я добрался до дому, все рассказал бабушке, и она быстро распрягла коня, напоила бедолагу (день был жаркий) и кинулась в Гореново выручать дедушку. Она успела (Гореново в двух км), обоз остановился там на какое-то время, и дедушка сумел оттуда, говоря по-современному, слинять, так как немцы этих возниц никак не охраняли. Такая вот "эпопея", удачно завершившаяся. Потом и коня привели в порядок, откормили, в основном, дали отдохнуть. И он пришел в себя, его не успели прежние хозяева полностью загнать, надорвать, просто не кормили толком и без особых передышек, видимо, долго двигались.
17. Немецкое отступление, угоняют жителей, жгут дома, ночные пожары.
Отступали немцы (это уже лето-осень 43-го года) ничуть не менее бесп
орядочно, чем наши. Количество отступавших немцев через наши края прошло меньше, чем наших. Мы перебрались с Красной Горки на соседний хутор, деревеньку Голеевка (голь, значит, перекатная). По расстоянию меньше км, разделены полем, по середине котрого овраг. Оврагов в тех краях довольно много, местами они достаточно глубокие, протяженные, заросшие кустаркником, в некоторых местах очень густым. Голеевка вообще малопроезжее место, в стороне от приличной дороги, даже грунтовой. Поэтому немцы туда практически не заходили. Но расположена она на возвышении (холмистая местность) по отношению к Красной Горке. И с этого возвышения днем видно (расстояние меньше км!), как по дороге, ведущей в Красную Горку немцы ведут большие группы местных жителей (женщины, дети), которых отступающие части забирали, угоняли с собой из мест отступления. Это в августе. Смоленск (и Рославль) освобождены 24-25 сент. 43 г. Из наших деревень никого из жителей не угнали.
Лист 8
Гореново сожгли на 2/3 зондеркоманды. Крыши соломенные (ХХ век!), факел в стреху и всех делов - избы нет через 20-30 мин.
Пожар - страшное дело, что днем, что ночью. Жгли на освоенных, торных дорогах. До сих пор перед глазами ночное пожарище - горит село рядом с Гореновым (не помню названия, что-то типа Гороховки, километрах в 3-х). Горят 4 или 5 изб, на крыше одной, подсвеченной пожаром, нейо еще не загоревшейся, силуэт человека, который медленно ходит по коньку крыши и пытается, видимо, защитить от летящих со всех сторон искр, горящей соломы и больших угольев. Кругом - черная, как густой сажей нарисованная ночь. Безветренная, языки пламени столбом, потом - огромным факелом, в котром тонет горящая изба. А посреди всего этого силуэт человека на коньке своей пока негорящей избы.
18. Уходим в овраги, бросаем деревню, через голову бьет дальнобойная артиллерия.
За Голеевкой в большом отровке (по-смоленски - боковое ответвление оврага) немцы разместили батарею дальнобойных орудий и где-то суток двое-трое лупили из них по фронтовой полосе, которая медленно приближалась к нашим местам. А они били км на 15-20, наверное. Грохот залпов, орудий, наверное 5-7, а потом вой снарядов, уходящих в сторону фронта. В отличие от бомбы, которая приближается и воет с нерастанием, снаряды от нас уходили и выли "с затуханием". В общем оставаться в селе в домах стало совсем опасным, и взрослые решили уходить. Собрали необходимое, погрузились несколько семей на подводы (2-3 не более), привязали к ним коров, остальную живность побросали на собсвенное кормление (остальное это кошки и куры, собак в наших домах не было, свиней у кого были прирезали и разделали на "консервы"). Вот таким образом и двинулись самыми глухими дорогами, а то и просто по нераспаханным полям к дальним оврагам, глухо заросшим большим кустарником, иногда проходившим через молодой подлесок, рощи. Я уже писал, что настоящие леса начинались в км 25-30 от нас. Но небольшое количество людей могло в овраге, далеко от проезжих дорог, спрятаться на какое-то недолгое время хорошо. Вода, дрова есть, а остальное то, что привезли с собой. Где-то на пути к оврагу напоролись на немецкий обоз. Но мы раньше увидели, как из-за увала (из-за гребня холма, на который мы должны были в ъехать), медленно появляются сначала упряжные дуги, а потом конские головы, вернее, сначала уши. Не успели скрыться всем обозом в зарослях вдоль нашей дороги до того, как на увал с противоположной стороны поднялись подводы с немецкими ездовыми. Это были немецкие солдаты, и, попадись мы им в этом кустарнике (если бы заметили или лошади бы заржали) вполне могли всех перестрелять как партизан. Обошлось. Добрались до намеченного оврага и начаыватли зарываться в землю, строить землянки прямо в склонах оврага между кустов. Маскировка и корни землю немного удерживают от сползания. Землянка на склоне не
Лист 9
имеет воды на полу в отличие от той, которую можно отрыть на дне оврага. Но холодно и в той, и в другой. Они маленькие, костер негде разводить, а снаружи он землянку обогреть не в силах. А ведь это конец сентября, ночью холодно. Короче, после жизни там у меня ноги покрылись фурункулами, потом долго заживали, слава Богу, йод и марганцовка были. Но перевязка этих по существу открытых язв (после того, как гной уберут) дело, мягко сказать, мало приятное. В общем кантовались мы в этом овраге с неделю. Взрослые (единицы) пару раз пробирались в деревню. Рисковали, конечно. Под конец недели батарея палить перестала, немцев не видно и не слышно, наших тоже. А что происходит, спросить не у кого: такая вот смоленская глухо мань
19. Сверху - головы в ушанках со звездами, наши разведчики, возвращение домой.
Это было утром, когда рассвело, и утренний туман в овраге рассеялся больше чем наполовину. Сидели мы внизу, у маленького костерка грелись, большой развести нельзя, чтобы не было много дыму. И вдруг увидели, что наверху - 8-10 м. на краю оврага раздвигаются ветви куста и между ними круглая личность в шапке-ушанке со звездой (!). Потом сбоку куста появляется вторая такая же, она поднимается выше куста, уже вторая фигура видна по пояс - шинель, плащ-палатка, на шее висит автомат. Наши! Разведка. Поняли, что тут прячутся мирные жители, спустились к нам. Женщины, мужчины их обнимают, несут что-то съестное (хлеб, картошка, молоко), расспрашивают, где немцы, где фронт. Оказывается, они и есть фронт. По дороге передвигаются основные силы, а разведка шарит кругом, нет ли засады, укреплений. Короче, они нам советуют посидеть здесь еще сутки, если не будет звуков боя (взрывы, стрельба, бомбежка) наутро завтра дв игать домой по хатам, чтобы их там свои не растащили. Мы так и делаем, и на следующее утро приезжаем к своим хатам, в котороые уже вселились солдаты прифронтовых частей. А фронт уже где-то за Смоленском. Вот такое было освобождение от немецкой оккупации.
20. Заблудившийся немецкий велосипедист, пехота, наземные войска - и морской офицер в черном с золотом кителе и погонах - мой отец. Сентябрь 1943 года.
Это время освобождения запомнилось какой-то очень серой, туманной, дождливой погодой, где раскисшая земля чавкает, разъезжается под ногами и колесами, где ни одного лучика солнца и все пришибленно низко ползущие, пропитаными дождем облаками. Хаты с утра освобождают, а к вечеру вновь занимает промокшая, продрогшая, измазанная в дорожной грязи пехота. В один, кажется, самый первый день в этой туманной сумятице неожиданное развлечение. В деревню на велосипеде въезжает живой немец, грязный, но в зеленой немецкой форме, на ногах сапоги, на голове пилотка, безоружный и сопливый. Его тут же окружают солдаты и куда-то ведут. Он, оказывается, отстал от своих и заблудился в этих проселках. Через несколько дней после того, ка
наши края освободили, в деревне появился мой отец, приехал за мной да и вообще сначала узнать
Лист 10
живы ли мы. Он в то время служил на Каспии, в Астрахани. Ведь в начале 43-го был Сталинград, и Каспийская флотилия, ее бронекатера поддерживали сухопутную линию фронта в Сталинграде с реки, прикрывали переправлявшиеся через Волгу технику, людей, продовольствие. К концу 43-го года фронт далеко ушел из Сталинграда, но на Каспии флот сохранялся, базы его были в Астрахани и в Баку. Тогда много чего шло в Союз из Ирана, через Иран и далее по Волге. Флотилия потом обеспечивала проводку транспортов с грузами. Отец служил в Астраханской базе, а за мной съездить получил разрешение и соответствующие документы для передвижения в прифронтовой зоне. Вот и добрался. Выглядел он в своем морском черно-золотом облачении весьма контрастно среди выгоревшей, пропыленной и потом промокшей пехоты, замызганных, ревущих и плюющих дымом грузовиков различных мастей и форм - советских, американских, трофейных немецких. На них мы потом с ним тронулись в обратный путь из Рославля до Астрахани, где ждала мама.
21. Путь Голеевка - Рославль - Смоленск - Вязьма - Москва - Саратов - Сталинград - Астрахань
Каждый из этих отрезков пути интересен своими моментами. К сожалению, запомнилось весьма немного.
Голеевка - Рославль
Путь на телеге, тащит ее вышеописанный конь, но уже бодрый, отъевшийся. Управляет дедушка, вспоминая, как и где нам достался этот конь. Ведь мы едем по тому же проселку, через тот же овраг. Погода хмурая, без больших перемен, но уже слегка подморозило - не так хлюпает и хлябает. В городе ночуем перед дальней дорогой.
Рославль - Смоленск
Пешком на КПП на окраине города, на Смоленском тракте. Провожает тетя Дуня, мамина сестра. Расставание с вопросом: когда увидимся? и увидимся ли, ведь война продолжается, даже как и когда мы доберемся до места - неизвестно. Тревожно, погода такая же "тухлая", но в этих краях это уже благо: она нелетная, значит, возможно, на трассе обойдется без бомбежек. На КПП отец предъявляет свои документы и представляет меня - везет сына из оккупации. Первый же студебекер - часовой, вроде бы офицер, его останавливает и приказывает взять "майора с сыном до Смоленска" (нам повезло - машина именно туда). Кап-3 морской = майор сухопутный. Грузимся в обитый железом кузов. Железо натерто такими же, как мы, до блеска и немного припорошено сеном, сквозь которое этот блеск пробивается. В кабине сена погуще, но там уже полусидят, полулежат трое - офицер с солдатами. Еще полтора места за кабиной есть, можно укрыться за ней от ветра. А он пронизывает, хотя скорость не более -35 км/час, дорога вдрызг разбита, танками и машинами, мосты подорваны все вплоть до самых мелких, попадаются плохо засыпанные воронки в полотне дороги и по обочинам - в общем, не разгонишься. Камал-трофи с объездом мостов то вброд, то по гатям, где-то даже понтоны попадались. Вот это уж точно фронтовая дорожка! Но до Смоленска доехали без бомбежки. Под нее
стр 11
попали уже на Смоленском вокзале, который тоже вдрызг разбит, одни стены первого этажа, как ограда территории, но с окнами и дверными проемами. Эту картину я наиболее я отчетливо вспоминаю, уже в "наше" время попадая на Смоленский вокзал. Даже сейчас, в это разрушающее время, он выглядит весьма солидно. Контраст величайший! В общем где-то минут 20-25 немецкие самолеты, выпав из облаков, кружили над городом, в т.ч. и над вокзалом, время от времени спокойно кидая одну-две бомбы куда считали нужным. Не знаю почему, но наших истребителей не было, безрезультатно стреляли зенитки. Все это где-то в середине дня, мы выехали из Рославля где-то часов в 9, до Смоленска добирались часа 4 (105 км, а скорость черепашья , хорошо, что нигде не сползли в кювет и не завязли на переправе). В общем, немчура отбомбилась и отбыла восвояси, а мы пошли искать поезд до Вязьмы ( о чем отцу сказал военный комендант на вокзале, что будут прицеплены теплушки, что будет санитарный состав, везут раненых, но будут прицеплены теплушки - читай: товарные вагоны для обычных пассажиров, военных и штатских, которые передвигаются в этой зоне по воинским проездным документам. Это армейский вариант билетов именно в теплушки)
Смоленск - Вязьма
От Смоленска на Вязьму была восстановлена одна колея, немцы попортили ж/дорогу основатель но, - взорвали, срыли шпалы, как могли испортили полотно, сколько успели, снязли и увезли редьсы. В общем, потрудились славно. Но все автотранспортом не увезешь и не привезешь, поэтому по одной колее, от разъезда до разъезда поезда с людьми ходили и техникой, боеприпасами, продгрузами и проч. как-то под бомбежками пробирались. На один такой мы под вечер и забрались. Залезть удалось лишь на тормозную площадку одной из теплушек. Там было немного соломы, на ней сидели. По сравнению с сеном на окованном железом полу грузовика студебекера это был просто мягчайший диван. Студебекер на раздолбанном шоссе нам все внутренние и внешние части тела поотбивал, так что на тормозной площадке на соломе мы отдыхал и. Но ветерок прохватывает капитально. А "главные ворота" теплушки в Смоленске были почему-то закрыты. Когда на одном из разъездов они раскрылись, мы поняли, почему они были закрыты. Набившийся туда раньше нас народ - мужчины, женщины, военные разных рангов, в осн. , солдатского
звания не хотели увеличивать населенность и еще в Смоленске, до отправления поезда закрылись наглухо. Ну а на полустанках в целях отправления естественных надобностей пришлось открыть вход-выход. Была ли там, внутри теплушки нара - ей-ей не помню. В общем к ночи мы доползли до Вязьмы (около 220 км). Городок был небольшой, забр ались мы опять же по распоряжению военного коменданта в какой-то подвал разрушенного каменного дома недалеко от станции, так сказать, "полевая гостиница". - Зал, посредине длинный стол, около него лавки для сидения, на столе керосиновая лампа или масляная плошка с фитилем. Это - весь свет в этом помещении. Торцом к столу и стенам деревянные нары. Где-то в углу какое-то приспособление типа титана для кипячения воды, попить чайку. Поскольку уже ночь на дворе, то постоялый люд - военные - уже спят. Мы побаловались чайком, какая-то еще пища была из дома, по-моему, крутые яйца и хлеб. С нами селился в эту обитель еще один офицер. Отец угостил его съестными продуктами, он дал нам американского сахарина. Помню, что сладкий чай был невероятно, м. быть потому, что сахару я к тому времени давно не пробовал. Там на нарах и заночевали, точнее - я на нарах, пристроили как малоразмерного, а отец с этим офицером где-то внизу, постелив шинели, а под ними, кажется, какие-то доски под мешковиной или тряпками.
(ДАЛЕЕ ВОСПОМИНАНИЯ УХОДЯТ ОТ СМОЛЕНСКИХ КРАЕВ)
Комментариев нет:
Отправить комментарий